Бывший генсек Компартии Пакистана вступает в ММТ

Джем Саки — бывший генсек Компартии Пакистана. Это высококультурный и образованный человек, поэт, пишущий на сикхском языке. Джем Саки недавно вступил в Международную Марксистскую Тенденцию (ММТ). В этом интервью он рассказывает, как он стал коммунистом, как осознал ограниченность сталинизма, и порвал с ним. Саки призывает всех истинных рабочих и революционную молодежь субконтинента вступать в ММТ и бороться за социализм. Интервью взяли Лал Хан и Алан Вудс.

А.В и Л.Х: Расскажите о вашей молодости.

Д.С.: Я родился 31 октября 1944 г. в деревне Джанджахи в Чичаро Синкх. Это край пустынь. Как Вы наверно знаете, страна сикхов, это отдельное национальное и юридическое образование, со своим языком и историей. Некоторые ученые считают, что язык сикхов древнее санскрита. Так или иначе, я принадлежу к одной из самых древних культур субконтинента. Но как коммунист, я — прежде всего интернационалист и всегда боролся против любых попыток разделить рабочий класс по национальному признаку.

Мой отец преподавал в национальной школе. Он учил мою мать. Которая потом, тоже стала преподавать. Наша семья не была особенно богатой, но культурно она была сильно развита. Мои родители увлекались поэзией особенно Шахом Латифом.

Когда я родился, Индия еще находилась под британской властью (Пакистана тогда еще не было). В стране шла национально-освободительная война, включая партизанские действия. Британская индийская армия состояла главным образом из мусульман. Они воевали на стороне Великобритании в обеих мировых войнах. Британцы обещали им после войны раздать землю. В конце концов, им выделили Пакистан.

Разделение страны стало катастрофой, в ходе которой погибли миллионы людей. Поначалу предполагалось, что Пакистан будет светским, со свободой вероисповедания. Президент Дженни в своей речи 11 августа 1947 г. объявил о светском характере государства. Но эту речь не опубликовали. Вмешалась армия, которая запретила ее печатать. Радио-Пакистан заткнули рот. Только Алтаф Хусскйн, независимый журналист, отказался соблюдать цензуру. Тем самым, с первых дней Пакистан управлялся военными.

А.В и Л.Х: Как Вы вовлеклись в политику?

Д.С.: В 1961 г. В школе, меня заметил бывший преподаватель, член компартии, и представитель издательства им. Сикха Адаби. В течение нескольких дней он рассказывал мне о социализме. Он объяснил, мне, что нет иного пути для мира, кроме социализма. Я окончил, школу и поступил в институт в 1962 г. и именно там я вступил в компартию.

А.В и Л.Х: Сколько Вас тогда было?

Д.С.: Нас было около 100 человек. Мы работали в подполье. В Пакистане тогда был актуален национальный вопрос, особенно в стране Сикхов. Правящий класс и армия в основном состояла из пенджабцев. Они притесняли сикхов. Когда правительство запретило сдавать экзамены на сикхском языке, мы организовали компанию, за право сдавать на сикхском языке.

Это движение стало прелюдией к событиям 1968 г. Мы проводили множество демонстраций. В 1968 г. будучи студентом, я пригласил Зальфикара Али Бхуто, после его выхода из правительства Хана Эйюба, к нам Хайдарабат. Он предостерег нас, заявив, что у нас будут неприятности. Мы ответили: Мы не испугаемся. Бхуто поинтересовался, почему мы не приглашали его раньше, когда он был министром? «Ведь тогда я мог бы Вам чем-то помочь». В ответ мы заявили: «Мы никогда не пригласили бы министра правительства Хана Эйюба, но теперь Вы не министр, и мы можем пригласить Вас».

Студенческое движение росло и ширилось, особенно ненавистны были спецуполномоченные, которые постоянно вмешивались в университетские дела. Мансур Хасан был одним из них. Мы организовали демонстрацию от университета до города, с требованием прекратить вмешательства в университетские дела. Вышло более 1 000 студентов. В ходе марша на нас напала полиция, начались избиения и аресты. Было арестовано 207 студентов. Среди них был и я. Это был мой первый арест, всего меня арестовывали 7 раз.

А.В и Л.Х: Какие условия были в тюрьме?

Д.С.: Условия были лучше, ожидаемых нами. По сравнению с моими последующими арестами, они были вполне приемлемыми. Нас продержали от 15 до 20 дней, а затем отпустили без суда.

Остающиеся на свободе студенты организовали компанию за наше освобождение, к ним присоединились некоторые рабочие и крестьяне. Эти марши, по тогдашнему законодательству (статья 144) были незаконны, разрешалось собираться не более четырех человек. Многие были арестованы. Но эти события стали фундаментом 1968 г.

К этому моменту диктатура Хана Эйюба вступила в фазу кризиса. Повсюду начались выступления. Самой серьезной проблемой стало начало раскола между Западным и Восточным (Восточная Бенгалия нынешний Бангладеш) Пакистаном. Население Восточной Бенгалии угнеталось правящим классом, состоящим из пенджабцев, хотя бенгальцы и составляли 56%. Пакистанская армия отказывалась предоставить стране конституцию. Это привело к народному восстанию в Восточном Пакистане, против диктатора. Правительство ответило репрессиями.

Но репрессии не решили ничего. В стране Сикхов, Белуджистане, на северо-западной границе, в Восточном Пакистане не прекращались волнения. Жители этих регионов выступали против политики правительства. Национальный вопрос обострился, массы выступили против гегемонии генералов-пенджабцев, землевладельцев и капиталистов.

А.В и Л.Х: Как развивалось всеобщее восстание?

Д.С.: Искрой к всеобщему восстанию стало убийство студента. На возвращающихся из Пешавара студентов напала полиция. В результате чего в Ривалпинди один студент (Абдул Хамид) был убит. Это и вызвало всеобщее восстание.

Начались неисчислимые демонстрации за земельную реформу и демократию. Университеты восстали против попыток отмены автономии и передачу их под контроль государства. Восстание распространялось, словно пожар в степи. Почти в каждой деревне проходили выступления. Миллионы человек вовлекались в демонстрации.

До этого полиция вела себя крайне нагло, особенно по отношениям к беднякам в деревнях. Но теперь все переменилось. Ни один полицейский больше не смел, ни то, что ударить, но даже повысить голос, на самого последнего деревенского бедняка. Наоборот они всячески старались показать им свое почтение. Демонстрации были очень огромны! Самыми активными на них были рабочие. Они выдвигали собственные классовые требования. Они выступали за социализм.

Как ни странно, в такой ситуации диктатор Хан Эйюб решил отметить 10 годовщину своего прихода к власти. Он посыла праздничные поезда во все концы страны. Но каждый такой поезд был остановлен демонстрациями. На Бахавалпуре люди сожгли такой состав.

Режим охватила паника. Были арестованы Бхутто, Али Хан и другие, и другие противники диктатуры. Их обвинили в симпатиях к коммунистам. Они провели в тюрьме три месяца, пока Эйюб Хан не был свергнут в ходе военного переворота.

Ситуация стала неуправляемой. Одновременно, крестьяне стали захватывать помещичью землю. Рабочие забастовали и организовали Рабочие Советы. Тех, кто не решался бастовать, осмеивали и призирали. Женщины пришли к железнодорожникам, призывая их присоединиться к забастовке. 18 февраля вспыхнула общенациональная забастовка. Страна полностью остановилась.

Я в то время был секретарем КПП в стране Сикхов. В этот момент ПНП (Национальная Партия Пакистана, Бхутто) была популярнее КПП, так как она выступала за социализм, тогда как КПП предлагала ограничить движение демократической революцией. Массы требовали социализма. Именно они и привели к власти Бхутто.

К сожалению, движение испытывало недостаток надлежащего руководства. Движение пошло на спад, после свержения Хана Эйюба. Чтобы выпустить пар, власти развязали войну с Индией. Режим стал использовать шовинизм для раскола движения.

После прихода к власти Бхутто начал движение вправо. Он приказал арестовать меня, заявив армейским офицерам: «я арестовал этого молодого интеллектуалу ради Вас». Поскольку я выступал против его политики по отношению к бенгальцам, меня обвинили в предательстве. Меня приговорили к году тюрьмы и 15 ударам плетью. Все это происходило при Бхутто. Многие лидеры ПНП тоже были арестованы.

Бхутто проводил порочную политику. Он направил армию в Белуджистан после разгона провинциального правительства. Позднее Бхутто хотел вывести от туда армию, но Зия уль Хак воспротивился этому. Армия отказалась повиноваться правительству. Бхутто был арестован и позднее убит.

После свержения Бхутто, в 1977 г. было введено военное положение, КПП ушла в подполье. Диктатура Зия уль Хака была самой коррумпированной и деспотичным. Тысячи рабочих активистов были арестованы и подвергнуты поркам.

Меня вызвали на военную комиссию. Я понимал, что тюрьмы не избежать, поэтому я решил превратить суд в политический процесс. Среди моих защитников была Беназир Бхутто. Она заявила, что я не нарушал конституции, в отличие от Зия уль Хака. В своей речи я говорил: «Страна Сикхов существовала более 6 000 лет, а исламу всего 1 400 лет. Я рабочий. Почему вы называете меня предателем?». Мои речи на суде распространились по стране и имели поддержку простых пакистанцев.

В результате я оказался в тюрьме. Двоих моих товарищей приговорили к 10 годам и отправили в Хайдарабад. Я получил такой же срок. Нас пытали: сутками не давали спать, избивали кожаными плетьми, использовали китайскую пытку водой, когда вода капает вам на голову, это невероятно мучительная процедура.

Позднее меня отправили в военный лагерь в Форт Лахора, где меня стали допрашивать агенты спецслужб. Их предупредили, что я пошел на сотрудничество, не смотря на физические пытки. Тогда они попытались сломать меня психологически. Я провел 8 лет в тюрьме, из них 7 лет в одиночке. Это страшное испытание. Сегодня Лахорский Форт стал музеем, а тогда это была одна из самых страшных тюрем.

Несмотря на все это, я не проникся ненавистью к рядовым солдатам, которые были бывшими рабочими и крестьянами. Я по-братски относился к ним и смог наладить с ними хорошие отношения. Это позволило мне наладить связь с товарищами на воле. Они с иронией говорил, что такое может сделать только коммунист или миллионер. Узнав о моих контактах с охраной, командующий заявил: «избавьтесь от этого парня, он разлагает моих солдат».

Мне вспоминается один из множества разговоров с солдатами. Он меня спросил: «Вы говорите о социализме, но чем это закончится? Стоит ли ради этого идти на жертвы?» Я, в свою очередь, спросил его: слышал ли он что-нибудь о Лейле и Меджнун, Ромео и Джульетте?» Он ответил: «Да». Я продолжил: «Хорошо, вот два человека умерли, потому что они любили друг друга. Один ради другого. Каждый из них отдал жизнь для одного человека. Я отдаю свою жизнь ради миллиардов людей. Я впитал в себя социализм не из книг, а из своей жизни».

Международная кампания

Мой арест породил крупномасштабную международную компанию. Ее организовали рабочие и коммунисты. Зия любил ездить в заграничные поездки, и всюду, во всех странах его встречали пикеты. Давление росло, что вынудило режим освободить меня на два года раньше. В 1986 г. 10 декабря, я, наконец, обрел свободу.

После освобождения я проводил туры по стране. Повсюду проходили митинги и демонстрации. К сожалению, надо признать, что КПП не организовывала их. В то время партия совершила некоторые серьезные сектантские ошибки и оторвались от масс.

В результате я стал также известен в Индии. Я проводил достаточно много международных поездок: в Германию, в Швецию, Данию, Великобританию. В Великобритании два сопровождающих меня члена КПБ, жаловались мне, что их лидеры «похожи на высохшие листы, тогда как Вы живые люди». После краха СССР в 1991 г. я вышел из компартии. По правде говоря, она переродилась гораздо раньше, перестав быть адекватным средством для социалистической революции.

Последним аккордам для меня стал 1991 г. Лидеры компартии не могли внятно объяснить эти события. Партия не могущая объяснить события своим членам, не может называться коммунистической.

А.В и Л.Х: Что Вы думаете о роле сталинизма?

Д.С.: Никто не принес больше вреда социализму и коммунизму, чем сталинизм. Даже империалисты. Когда в 1990 г. я посетил Россию, я ознакомился с последними днями жизни Ленина. Бюрократия отгородила его от партии. Партии объявили, что он слишком болен, а между собой говорили, что он становится помехой и входит в противоречие со Сталиным и бюрократией.

Я стал больше читать, и понял, что Ленин и Троцкий были идейно близки, и в последние годы жизни Ленин старался противопоставить его Сталину. Когда Крупская выступила против Сталина, он с угрозой заявил: «я всегда смогу найти другую вдову Ленина». Это было предупреждением.

КПП никогда не преуспевала в создании массовой основы. Частично это было следствием увлечения подпольной работой. Они были так глубоко законспирированы, что рабочие просто не видели их. Я иногда думаю, что единственные люди, которые знали где их найти, это была полиция.

А.В и Л.Х: Какой совет Вы могли бы сегодня дать рабочим и молодежи субконтинента?

Д.С.: Я был очень увлечен борьбой. Тов. Лал Хан начал объединение больших масс людей в борьбе за социалистическую революцию. Такие большие массы, возможно никогда не завоевывались сталинистской КПП. Я вышел из КПП в 1991 г., недавно я вступил в ММТ. Последний конгресс ММТ убеждает меня в правильности этого решения. В первые за годы я чувствую себя снова молодым, здоровым и полным оптимизма.

КПП имела отличных людей в своих рядах, но они никогда не умели строить массовую партию. Она более походила на закрытый клуб. Он ушла в подполье не только от правительства, но и от людей. Напротив, ММТ провела большую работу среди масс и объединила большие массы людей.

Мой совет всем коммунистам Пакистана, Индии, Непала и Бангладеш: присоединяйтесь к Международной Марксистской Тенденции. Иного пути нет.